теперь, чтобы ему не намекнули, что пора… Он продолжал работать в своих старших классах. Не было прежнего огня, как в былые годы, но был опыт, знания, словом — работа, просто работа.

Дома сам себе готовил еду — научился по книге, делал что надо по дому, вовремя отдавал белье в прачечную, запасался по субботам и воскресеньям, как принято было это с женой, продуктами на неделю и без особого интереса по вечерам писал не то лекции, не то записки по педагогике. Писал и сам понимал, что они выходят вялыми, стандартными, но все-таки это было какое-то занятие.

В телеграмме не было сказано, отчего умер племянник, просто сообщалось, что умер и день похорон.

Гурий Афанасьевич положил в портфель полотенце, зубную щетку, мыло… Потом вспомнил и положил еще бритву, подумал немного и, больше ничего не вспомнив, с портфелем отправился в аэропорт.

Все было как обычно бывает в таких случаях плакала родня, убивалась мать, сидела с ничего не выражающим лицом, отупевшая от успокоительных лекарств жена. Девочка лет трех, дочка покойного, сновала между взрослыми, лезла к матери, которая отпихивала ее и с досадой говорила какой-то женщине: «Уберите Светку».

В комнате на столе стоял гроб.

Похороны были назначены на двенадцать, и в десять все вышли, чтобы сесть в машины и ехать на кладбище. Во дворе собралось много народа. Стояли прямо в снегу, на подтаявших мартовских дорожках. Только здесь Гурий Афанасьевич наконец узнал, что племянник разбился на мотоцикле.

Гурий Афанасьевич стоял в толпе, думал о своем, вспоминал, как жена возила племяннику подарки. Юрий был сыном старшей сестры жены. Сестра рано овдовела, и жена Гурия Афанасьевича понемножку помогала ей растить двух детей. До чего же скоротечна жизнь: вот нет уже и жены, нет и племянника. Теперь что ему, что матери Юрия осталось только ждать конца. Скорее бы. Жене Юрия плохо, очень плохо сейчас, Но она молодая. Пройдет время, погорюет, поплачет, а там найдет себе такого же молодого, как она, и будут жить.

Когда садились в автобус, Гурий Афанасьевич пропустил вперед себя миловидную женщину средних лет, которая почему-то застенчиво улыбнулась ему. «Кто-то из родни», — понял Гурий Афанасьевич, но кто — не вспомнил.

В автобусе ему пришлось сесть как раз рядом с ней.

— Здравствуйте, Гурий Афанасьевич, — сказала женщина и сбоку посмотрела на него как-то очень светло, приязненно.

— Здравствуйте, — мучаясь неузнаванием, ответил Гурий Афанасьевич.

— Вы меня не помните, а я у вас когда-то училась. Давно, когда вы еще в Орле жили.

Он здесь не жил уже… вот как ушел на фронт в сорок первом, с тех пор.

— И вы меня узнали? — искренне удивился он.

— Как же не узнать. Мы же ваших уроков как праздника ждали. Я в сорок первом как раз десятилетку закончила. Может быть, помните, в нашем классе такой Миша Стрелков учился, стихи писал?

Гурий Афанасьевич вспомнил Мишу Стрелкова. Да, был такой ученик в его жизни — ершистый, шумный, все ему хотелось как-то выделиться, наделать скандала. Стихи у него были недурные, но, конечно, подражательные. И Гурий Афанасьевич как-то всерьез пытался разобраться в них, чтобы понять, выйдет из Стрелкова поэт или это так, болезнь роста.

— Помню его. А где он?

— Это мой муж. Правда, мы с ним время от времени разъезжаемся — отдохнуть друг от друга, но потом ничего, опять собираемся.

Она легонько засмеялась, но тут же спохватилась, где находится, и погасила смех.

— Пишет стихи?

— Редко и плохо. К праздникам. Он передовицы в основном пишет. В редакции работает.

— Вот как. А вы… я вас, может быть, тоже помню?

— Нет, не помните. Я ничем не выделялась. Правда, я сидела с Нелей Козловой. Красавица у нас такая была.

И Нелю он вспомнил. Действительно красавица. Толстенная коса. Большущие серые глаза… За дальней партой сидела у окна.

— Как у нее жизнь?

— Да ничего. Работает врачом, живет в Ельце. Муж тоже врач, двое внуков. Я ее недавно видела. В восемнадцать была красавица, a сейчас, в пятьдесят, как ни странно, она еще красивей стала.

— Вы тоже отлично выглядите.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась она. — А про вас, Гурий Афанасьевич, я все знаю. И про ваше горе. — Она тронула своей рукой его руку. — А Юра, — она говорила про покойного племянника, — мой бывший ученик.

— Так вы тоже учительница?

— Учительница и, как вы, литератор. Если б не вы, я, возможно, модельером-закройщицей стала бы. Честно говоря, это, наверное, правильней было бы.

— Ну а почему же тогда?..

— Я же говорю, что мы ваших уроков как праздников ждали. Тогда мне казалось, что быть учителем — это счастье. У нас многие из-за вас пошли в педагогический, но война… перемешалось, поменялось все. Только не у меня.

— Плохо, если так, если жалеете.

— Да нет, ничего, привыкла. И ученики вроде не обижаются, но все-таки мне кажется, что педагогика не совсем мое дело. Да ладно об этом. Вы, Гурий Афанасьевич, совсем мало изменились.

— Бог с вами, я уже старик.

— Нет. Стариком вас не назовешь. Просто у вас… усталый вид. Да и вообще, дело не во внешности, я не о том говорю. У вас осталось прежнее… ну я не знаю, как назвать. Обаяние… Извините, что я так… в глаза. Обаяние — не совсем то. Очарование? Но ведь так нельзя сказать о мужчине, правда? — спросила его она.

Он вежливо улыбнулся, удивляясь ее странным словам.

— О мужчине нельзя, а обо мне тем более.

Она говорила серьезно, смотрела серьезно, и в глазах какой-то особый блеск… блеск открытости, что ли. Вот и он не может найти нужного слова.

— Простите, как вас звать?

— Теперь Зоя Ивановна Стрелкова. А раньше — Зоя Грошева.

Зоя Грошева. Грошева. Нет, он не помнил этого имени.

Приехали на кладбище. Автобус остановился, и они вышли. Говорились траурные речи, играла музыка, помогая вылиться накопившимся слезам. Гурий Афанасьевич вспомнил тот свой день, когда стоял вот так же и так же смотрел в черную глинистую дыру, с ужасом думая, что в этой дыре, в этой яме останется она. Все уйдут, а она останется.

По несчастью, у них с женой не было детей, и теперь он никому не был нужен. С нею кончилась его жизнь, длись она хоть еще десяток-другой лет. Ученики не в счет, у них своя жизнь. Вспоминают его, наверное, почему не вспомнить иногда своего учителя. Ну и что это меняет в его жизни?

Он нечаянно поднял глаза и встретил по ту сторону могилы полные